Частица тьмы - Терри Тери

Перси одна из последних заболевших. Глаза у нее широко открыты, полны страха и боли. Я опускаюсь на колени рядом с ее лежаком и беру за руку. Она крепко сжимает мою ладонь, и очередная волна боли накатывает на нее.

— Помоги мне, — шепчет она, — пожалуйста.

Септа тоже здесь, и каким бы ни было ее отношение к девушке, в глазах ее плещутся жалость и злость, рожденные нашим бессилием. Мои силы уже на исходе, но я не могу позволить ей умереть в таких муках. Как много раз до этого, я соединяюсь с Перси, ныряю в сердцевину ее боли и прошу Беатрис и других защитить меня от нее, насколько возможно, чтобы посмотреть поглубже, повнимательнее..

Внутри Перси нет сгустка тьмы. Я уже проверяла раньше, поэтому знаю, и все же…

Откуда он берется? Он уже есть у тех, кто выживет, или образуется в процессе?

И если образуется, то как?

Все в наших телах создается путем считывания отрезка ДНК или РНК — в основном производится читаемая копия гена, а затем преобразуется РНК для создания протеина. И хотя каждая клетка нашего организма образована из носителей всей нашей генетической информации в ДНК, гены не всегда активны — так из волос не вырастает кость, а из кости не растет волос, — клетки дифференцированы. Но эта болезнь разрушает данный процесс. Инфицированные клетки вынуждены перепроизводить новый протеин до тех пор, пока он не убивает их.

Может ли то, что спасло меня и других выживших, находиться глубоко внутри генетического кода? Мы ведь тоже заболели, поэтому этого не могло быть в нас изначально, но, может быть, его активировала болезнь?

Я теперь так глубоко внутри Перси, что даже несмотря на защиту других выживших, ее боль лишает меня возможности думать. Но я продолжаю попытки найти что-нибудь, хоть что-то, что отличает мою ДНК от ее…

Может ли это быть… здесь? Эти повторяющиеся последовательности ДНК во мне. Мусорные ДНК, так называют это генетики. Мусорные, потому что они не кодируют последовательность белков. Какую они выполняют функцию, тоже ясно не до конца. У нас обеих большое количество повторяющихся отрезков мусорных ДНК, но некоторые отрезки совершенно разные.

Не в этом ли дело? Чтобы окончательно убедиться, нужно сравнить ДНК большего количества заболевших и выживших… Но если так, можно ли изменить это в ней, как я изменила структуру своих волос, сменить направление болезни?

Слишком поздно. Перси умирает.

Перси умерла последней. За один день погибла вся наша община, за исключением троих, которые не заболели. Должно быть, у них иммунитет. Кроме них остались я, Септа, Келли и Ксандер.

Септа, которая так долго заправляла всей жизнью общины, похоже, теряет самоконтроль.

«Ты заметила, кого он отослал вместе с Беатрис? — шепчет она у меня в голове. — Своих любимчиков. Тех, которых хотел спасти».

«Что?»

«Те, что ушли с Беатрис и Еленой, — все его любимчики. Отправленные в безопасное место. А бедняжка Перси даже не была одной из них».

— Септа, моя дорогая, — говорит Ксандер и протягивает руки. Дрожа, она идет в его объятия. Беспокойные мысли утихают.

Келли идет к Анне, и люди, которые живут ниже, приходят помочь нам. Те, кто обслуживал нас — у кого иммунитет, — теперь очень сильно превосходят нас в численном отношении. Как это отразится на порядке вещей?

Для мертвых устраиваются погребальные костры, и я беспокоюсь за Келли, но она говорит, что с ней будет все в порядке. Что теперь, когда она знает о Дженне, огонь не пугает ее так, как раньше.

Брошен факел, и вскоре пламя уже бушует вовсю.

Как Ксандер с Септой могли думать, что жизнь в этом изолированном месте убережет всех от эпидемии? Рано или поздно она все равно бы добралась сюда, особенно, когда сюда все время приходят новые люди, привлекаемые имеющимися ресурсами. Даже без Дженны, которая распространяла эпидемию со скоростью лесного пожара, больные по-прежнему остаются заразными для тех, кто контактирует с ними.

И либо Ксандер, либо Септа солгали в отношении того, сколько Келли живет здесь. Ксандер уверял, что она здесь уже год, с тех самых пор как пропала, но тогда откуда он знал, что она невосприимчива к болезни?

Пока мы наблюдаем за погребальными кострами, я не только ощущаю разочарование в сознании Ксандера, но и вижу это в его ауре. Как выяснилось, члены общины не такие и особенные. Большинство были учеными и инженерами, тщательно отобранными Ксандером за их ум и знания. И, тем не менее, они всего лишь люди, как и все мы, и поэтому смертны. Большинство умерли, у нескольких иммунитет, но выживших сегодня не было. Не так неожиданно, поскольку выживание — редкий случай, а здесь было только восемьдесят членов общины, но Ксандер, по-видимому, считал, что его последователи найдут способ выжить, словно они смогут придумать, как им не умереть.

В случае с Перси я, как мне казалось, была на грани обнаружения чего-то, что могло бы помочь, но опоздала.

Опять опоздала.

23

КЕЛЛИ

Шэй валится на диван, лежит, не шевелится и даже почти не дышит, но и не спит. Чемберлен трется о ее руку, но она не реагирует.

— Чая? — спрашиваю я. Она медленно поднимает на меня глаза и моргает, как будто плохо понимает, о чем я говорю. Потом кивает.

Я иду делать чай. Положение изменилось: сегодня Шэй нуждается в Чемберлене и во мне. И хотя мне ужасно грустно из-за того, что произошло, но и приятно, что кому-то нужна я, а не наоборот.

Я приношу чай, ставлю на стол и немножко подталкиваю Шэй, помогая принять сидячее положение.

— Спасибо, Келли, — говорит она. Чемберлен видит свободные колени и запрыгивает к ней, кладет передние лапы на грудь и трется головой о ее подбородок. Она слабо улыбается, сдается и гладит его. — Хорошо быть кошкой.

— Выпей чая — вот увидишь, станет легче.

Она поворачивается и смотрит нормально, видит меня, а не тот ужас, который стоит у нее перед глазами. Улыбается.

— Я так рада, что с тобой все в порядке.

— Прости, что напугала тебя, когда пришла туда.

— Ничего. Я не знала, что у тебя иммунитет. А ты откуда знала?

— Не знаю, откуда. Просто знала и все.

— Ты помнишь, что уже была раньше среди заболевших?

Я качаю головой и на этот раз возвращаюсь мыслями к ужасу в большом зале. Такое я бы не забыла, верно? Вздрагиваю и заставляю себя не думать об этом.

— Но Ксандер знал, что ты невосприимчива, — говорит Шэй.

— Да. И что я теперь знаю, что я на самом деле Келли, а не Лара.

Она наклоняется над своей чашкой чая, которую держит в руках.

— Я не всегда знаю, что мне можно, и чего нельзя говорить, что ты знаешь, что помнишь. Не потеряешь ли ты самообладание, если услышишь что-то, или, наоборот, это будет хорошо и полезно, даже если причинит боль.

— Наверное, ты собираешься мне что-то сказать.

— Да. Но мне, возможно, придется войти в контакт с твоим разумом, чтобы посмотреть, нет ли там преград, которые не позволят тебе с этим справиться.

Я сглатываю. Мне страшно, но я хочу знать, хочу заполнить как можно больше белых пятен в своей памяти.

— Давай. Действуй.

Она отпивает чай и осторожно посматривает на меня, словно ищет ответ.

— Ты знаешь, кем тебе приходится Ксандер? — спрашивает она наконец.

Я озадачена.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, а кто он мне, знаешь?

— Септа сказала, что он твой отец.

— Да, это так. — Она кивает, и я думаю о Ксандере, его отношении ко мне в сравнении с тем, какой он с другими людьми, и какой-то обрывок воспоминания, связанный со мною и с ним, брезжит у меня в мозгу, когда я ощущаю там легкое прикосновение. Я чувствую Шэй у себя в голове; осторожная и внимательная, она убирает преграды.